На краю империи: Камчатский излом - Страница 48

Митьке показалось, что пушек, пожалуй, многовато – ни в одном камчатском остроге столько нет! «Ну точно, на войну или на разбой повезут…» – безрадостно размышлял он по этому поводу. Однако все оказалось проще: есть в государстве Российском некая табель, в которой все прописано – где, чего и сколько быть должно. Вот на таком корабле должно быть четыре пушки. Но кораблей-то собирались строить два, и, соответственно, из самого Петербурга везли восемь пушек. Одну, правда, по дороге потеряли. Бот построили только один, ну и забрали на него все пушки – зря, что ль, тащили в такую даль?

После окончания погрузки Митьку на целый день прикомандировали к Федору Козлову, который трудился над составлением отчета о строительстве бота. Требовалось собрать все его рабочие пометки, переписать, посчитать и выдать итог: сколько каких досок, брусьев и прочих деталей пошло на постройку. Тут сухопутный служилый столкнулся с еще одной запредельной цифрой – гвоздей было истрачено 60 пудов (почти тонна)!

Десятого июля капитан Беринг приказал личному составу, согласно утвержденному им списку, перебраться на корабль и больше на берег уже не сходить.

Первый день прошел в немыслимой толкотне и суете. Капитан из каюты не показывался, офицеры и мичман занимались какими-то своими делами и были почему-то озабочены проблемой неба – чем-то им сильно мешала облачность. Рядовой состав занимался обустройством – дележом имеющегося в его распоряжении пространства. Матросы и солдаты пытались занять места поприличней, пристроить свои вещи подальше от посторонних глаз и рук. Сопровождалось это матерной руганью, которая при отсутствии поблизости старших чинов легко переходила в мордобитие. Вроде бы по должности обустройством должен был заниматься квартирмейстер, но он занял выжидательную позицию – пусть, дескать, сначала само устаканится, а потом разберемся. В какой-то момент прошел слух, что выдают корм, и у поварни образовалась давка. У младшего командного состава, естественно, на это время нашлись срочные дела в другой части корабля.

Митька довольно быстро понял смысл происходящего: идет притирка, выстраивание неформальной иерархии среди равных. Так всегда бывает, когда в артель или в отряд сходятся разные люди. Кто-то наглее и смелее, кто-то слаб, но может сдружиться с сильным или с двумя такими же слабыми, и это будет уже сила. В игру эту Митька решил не играть, пока его не трогают, – уж больно непривычная обстановка, в таких условиях легко ошибиться, а потом придется долго расхлебывать. Потому в дележе мест он не участвовал, в толкотню у поварни не полез, тем более что у него в мешке имелось несколько сушеных рыбин, так что можно было некоторое время продержаться.

На другой день прошел слух, что «время поймали» и что «теперь начнется». А еще стало повторяться слово «вахта». Хорошо это или плохо, понять Митька не смог, пока действительно не началось нечто. На палубе раздался колокольный звон – три тройных удара, а затем свист. Народ полез из кубрика наверх. Митька хотел к нему присоединиться, но Савелий дернул его за рукав:

– Без нас обойдутся! У нас дела поважнее имеются.

Этим более важным делом оказалась разборка на поварне. Судно считалось военным, и жить на нем полагалось по уставу. По этому уставу на корабле должно быть две поварни – капитанская и общая. В капитанской денщики готовят еду для капитана (в отдельном котле!) и офицеров, а в общей, соответственно, варят для всех остальных. В данном случае помещение было одно, и к тому же крохотное. Здесь едва помещалась плита, на которую можно было поставить два котла сразу. Готовить одновременно на всех было никак нельзя, поскольку матросы и солдаты были на продуктовом довольствии и должны были получать готовую пищу порциями – все по тому же уставу. Еще на берегу распоряжением капитана к ним приравняли мастеровых и толмачей. Причем ученику ботового дела Козлову, мореходу Мошкову и квартирмейстеру полагалось полторы матросских порции. Всем остальным (вышестоящим) по уставу порционное питание не полагалось, а полагались деньги на продукты из расчета: капитану – на четыре порции, капитан-лейтенанту, лейтенанту, лекарю и мичману – на две порции.

При таком раскладе в единственной поварне возникла «борьба за огонь». В том смысле, что денщик Шпанберга – здоровенный тупой детина – желал готовить еду своему хозяину, невзирая ни на что и ни на кого, поскольку лишний раз битым быть не хотел. Ему противостояли два денщика капитана, которые побаивались этого бугая, но чувствовали за собой право на лидерство. Савелий тут оказался как бы младшим по чину, и ему ничего не светило, однако он желал покормить своего лейтенанта – тот давно не ел горячего. При всем при том было совершенно не ясно, кто и когда будет готовить «общий котел», но о нем сейчас речь не шла.

Все объяснения и пояснения Митька слушал за дверью поварни, поскольку Иван, пользуясь правом сильного, просто всех оттуда выгнал. Он хотел хоть что-то приготовить, пока на палубе идет построение. У остальных, собственно говоря, желания были те же, и Митьку позвали в качестве подкрепления.

– Погодите, братцы, – почесал затылок казак. – Мне эти морские дела малость в диковину. Я верно уразумел, что у немца и у лейтенанта нашего чины разные, а по жратве пайки равные?

– Так и есть.

– Пайки-то равные, – усмехнулся один из капитанских денщиков, – а плата разная. На тебя, Савелий, если не угодишь, Лексей Ильич лишь глянет с укоризной, а Ваньку-то немец лупить будет от всей души – не поскупится.

– Ничо-о, у него шкура толстая! А Беринг ваш, сказывают, вообще редко дерется, верно?