На краю империи: Камчатский излом - Страница 44

– Нет уж, начал, так договаривай!

– Купить-то у них можно, ваше благородие, но… Ить вам много надо и быстро, верно? А им-то почто спешить? Топора одного в хозяйстве на много лет хватит, ну, иголки, нитки, сукно… Много ль того надо по здешним ценам? Хлеб опять же дело хорошее, да уж без него обвыклись. Коли за муку соболей отдавать, так почто ж здесь жить-та? Есть, говорят, места попригожей, где хлеба вволю, а пушнины нет.

– Мне кажется, у тебя есть какое-то предложение, Митрий.

– Да какое уж там «ложение», ваше благородие… – вздохнул казак и хитро подмигнул: – Намедни накаркала мне ворона, будто след год в Охотске таможню учредить должны. Птица-то глупая: с сорока шкурок, говорит, десять в казну брать будут, да три начальнику на подарок, да две за проезд…

– Интересно! – Беринг даже заелозил в кресле. – Откуда же птица такое могла узнать?

– Да мало ли?! – пожал плечами служилый. – Солдат перед девкой бахвалился, писарь сболтнул по пьяни…

– Но ведь есть и другой путь для вывоза пушнины – сушей, через Анадырск, верно?

– Что вы, ваш-бродь! – взмахнул руками Митька. – По тому пути чухчи балуют да и коряки иной раз в измену идут!

– О да! – признал Беринг. – Их усмирять направлен полковник Шестаков.

– Вот я и грю: в такую даль тока большим караваном да с крепкой охраной идти можно. Это ж дороже таможни выйдет, а то и вовсе ни с чем останешься!

– Значит, накапливать много пушнины станет невыгодно? – подвел итог капитан.

– А чо ж держать-то ее, коли и здесь цену хорошую дадут…

– Ты, конечно, знаешь, какая она – хорошая цена? – догадался Беринг.

– Обижа-аете, ваш-бродь, обижа-аете!

– Ладно, – кивнул капитан. – Что еще скажешь?

– Еще скажу, ваше благородие, что в делах ентих главное – время не пропустить, страду самую. Тут ведь как народы живут? Летом рыбу заготавливают, траву съедобную, корешки да ягоды. За муку много не наторгуешь – все и так сытые, а про будущее мало кто мыслит. Осенью поздней и зимой самый промысел по соболю и лисе. А к весне ближе у зверя мех дурной становится, ловить его уж корысти нет. Как промысел кончится, посылают комиссары свои команды ясак собирать. А вернутся с ясаком, так и прочим людишкам с камчадалами торговать можно. В обчем, так скажу: с конца зимы до последнего санного хода самый торг и пойдет – корма подъели, а пушнины много. Вот приказчик с заказчиками пускай заботу и поимеют – для вашего благородия меха за долги собрать или скупить сколь можно.

– Что ж, – капитан в задумчивости погладил свои мягкие щеки, – твои слова разумны, Митрий Малахов. Но… Тут есть одно «но», как говорят русские. Мы скоро уходим в плавание. Одному Богу известно, что с нами станет и когда мы вернемся. Может быть, придется и зимовать в краях незнаемых.

– Невелика беда, ваше благородие! – заверил Митька. – Мнится мне, что конец света не завтра настанет. Зима, что придет, чай, не последняя будет.

– Для нас здесь эта зима может быть и последней. В государевой инструкции четко прописано: исполнив дело порученное, в Петербурх возвращаться немедля. Ну разве что… Как это у вас называется… по-кру-ченник, да? Разве что сделать тебя своим покрученником на эту зиму? Доверить тебе вести дела… Ты, конечно, будешь много воровать…

– Нет! – твердо сказал Митька. – От чести такой увольте, ваше благородие! Много ли, мало ли воровать, а не надобно мне этого!

– Почему?! – удивился датчанин.

– Мыслю я, что все господа офицеры с вами уедут – моря проведывать. Тут унтера да мастера останутся. А коль начальство наше тутошнее не трясти да не шпынять, коли страху на него не нагонять каждый божий день, оно и шевелиться не станет. Мне, что ль, их пужать? Да меня ж без вас схарчат в три дня!

– Схар-чат?!

Словечко оказалось новым для немца, пришлось объяснять:

– Ну, сделают так, чтоб Митьки Малахова на свете Божьем не стало. Хорошо, коли смертью побьют где-нито в сторонке. А то ить загребут в казенку да на дыбу подымут. А на дыбе я, ваше благородие, все расскажу – и чо было, и чо не было. Не ровен час и на вас клеветы возвести заставят – и возведу, куда ж денусь? Не-е, до возврата вашего мне тише воды, ниже травы сидеть надобно.

– Что ж, это разумно… – признал капитан. – Может быть, взять тебя в плавание? Но это придется как-то объяснять в отчете…

– Смилуйтесь, ваше благородие! – испугался служилый. – Мы ж люди сухопутные!

– Я буду думать, Митрий, – пообещал капитан. – Время еще есть.

* * *

Думал капитан недолго. Буквально через день Митьку вновь призвали пред его светлые очи.

– Бог расположен к тебе, казак Митрий, – заявил Беринг. – Ты можешь радоваться и благодарить его.

– Радуюсь, ваше благородие: слава тебе, Господи! – перекрестился Митька и выжидательно уставился на начальника: – Вопросить за что, однако, не смею, потому как не велено.

– Молодец, запомнил! – одобрил начальник. – Так вот, ко мне обратился лейтенант Чириков с предложением включить тебя в состав экипажа нашего «Святого Гавриила». Ты, оказывается, горазд в грамоте, умеешь быстро писать.

– С Божьей помощью, ваше благородие… – растерянно пробормотал Митька.

– В Охотске мы остались без штатного писаря. А денщик Шпанберга – Степан – знает грамоту, но он тяжело болен и не сможет идти в море. Матрос Иван Белый ведет хозяйственные дела вместе с мичманом Чаплиным. Нам нужен еще один грамотный человек на борту, однако я не могу принять тебя в команду.

– Слава Богу, ваше благородие! – поклонился Митька. – Премного благодарен!

– У меня есть три денщика, – продолжал Беринг. – Один из них слаб здоровьем и останется здесь.