На краю империи: Камчатский излом - Страница 77

Вскоре Митька увидел на горизонте скопище криво торчащих свай с остатками развалившихся балаганов наверху. Пару раз он утыкался в мели, и приходилось возвращаться назад. В конце концов он подобрался к крайним строениям метров на пятьсот и решил дальше идти пешком. Там было место, где из русловых наносов выступал метра на два длинный корявый камень. За ним можно было укрыться от ветра с моря, чем и воспользовались когда-то рыбаки, построив шалаш-барабару.

Никаких признаков человеческого присутствия вокруг не наблюдалось – только ветер вперемешку с дождем и туманом. Скрипя зубами от досады на собственную глупость, прикрываясь капюшоном от ветра, Митька пробирался вперед, пока не оказался с подветренной стороны камня. К его боку были прислонены слеги, поверх которых навален всякий хлам – ветки, трава, куски коры. В отличие от прочих, это сооружение, похоже, недавно кто-то подновлял, а может быть, так только казалось.

Митька опустился на корточки недалеко от входа, откинул с головы капюшон и стал приходить в себя после борьбы с ветром – здесь почти не дуло: «Ну чо, чо он меня сюда спровадил?! Груз, что ль, привез какой контрабандный? Винища бочку иль табаку куль? Толку-то от них… Да и я тут при чем?! Бля…»

В общем, Митька был почти уверен, что оказался жертвой какой-то подставы или неумной шутки. Против воли он начал уже сочинять впрок добрые и ласковые слова, которые скажет по возвращении Треске, прежде чем начнет его бить. Нужно было заглянуть в шалаш для очистки совести и сматываться отсюда.

– Ну чо, – проговорил служилый, – хто там живой имеется?

Как ни странно, но из барабары прозвучал ответ:

– Хто надо! Сам назовись, нито стрельну!

– Во бля! – опешил Митька. – У тя там пищаль иль фузея? Не промахнесся?

– Пистоль.

– Да ты чо?! – радостно подался вперед служилый. – Дай глянуть!

– Сиди где сидишь, не шуткуй… – Невидимый собеседник не договорил – раздался его хриплый надсадный кашель.

– Лихой, видать, ты стрелок, дядя! – насмешливо проговорил казак. – Да не ссы, бить не буду. Митька я Малахов, Иванов сын.

– Щенок… Хрен ли сразу не сказал?!

В шалаше обозначилось шевеление, а потом наружу начал выползать человек – взлохмаченная полуседая голова с залысинами, плечи, прикрытые темной засаленной тканью… Митька увидел наконец лицо и обомлел:

– Дядя Ваня?!.

– Был дядя, да весь вышел, – прохрипел человек, с трудом усаживаясь на корточки.

А Митьке словно колом по лбу врезали: встретить здесь и сейчас самого… Козыревского!

Иван Петрович Козыревский умудрился стать местной легендой уже при жизни. Отец его, якутский обыватель, по пьяни зарезал мать и был приговорен к «торговой казни». Однако кнута он не попробовал, а отправился с сыновьями «заслуживать вину» на только что открытую Камчатку. Года через три его убили коряки близ Карагинского острова, когда он в команде служилых возвращался с Анадырска. Войдя в возраст, Иван поверстался в казаки. Как и прочие служилые, он ездил за ясаком, подавлял бунты – в общем, бил и грабил иноземцев по всем правилам. Когда в 1707 году на Камчатку вернулся Атласов, он быстро поссорился с Иваном. Тот хоть и был молод, но уже пользовался авторитетом среди служилых, да и горяч был, азартен чрезвычайно. Атласова сместили, арестовали и отправили государю челобитные о его злодействах. Камчаткой стал править казачий «круг», избравший новых приказчиков. Волюшка продержалась недолго – из Якутска прислали новых кровопийц. В 1710 году Иван Козыревский с Данилой Анциферовым устроили в Верхнем остроге заговор. Сами они вроде бы никого не убивали, но в скором времени все три государевых приказчика отправились на тот свет.

Заслуживать вины, покрывать грехи подвигами – обычная практика землепроходцев. Козыревский с Анциферовым не стали исключением: весной 1711 года они собрали немалую команду и отправились на реку Большую. Там они разгромили неисчислимые (по их отчетам) полчища немирных ительменов, вновь заложили сожженный ими Большерецкий острог и, пересев на байдары, отправились открывать Курильские острова.

В 1712–1713 годы Козыревский еще дважды плавал на Курилы. Конечной целью этих экспедиций было, конечно, проведывание «земли Апонии». Дальше второго острова Курильской гряды Иван Петрович не продвинулся, однако собрал о Японии много рассказов. Не имея никакого образования, он, тем не менее, составил «Чертеж как Камчадальскаго носу, також и морским островам, коликое число островов от Камчадальскаго носу до Матмайского и Нифону островов».

А в следующем, 1714 году приказчик Иван Енисейский уехал в Якутск, не дождавшись официальной смены. Вместо себя начальником Камчатки он оставил Ивана Козыревского. Тот правил меньше полутора лет, но успел совершить немало. Кроме прочего, при нем во всех трех острогах вместо заборов из жердей поставили новые бревенчатые стены.

Опять-таки, по давней традиции русских землепроходцев, почти за каждым взлетом следует падение. В 1715 году из Анадырска прибыл «настоящий» приказчик Алексей Петриловский. Он принял дела у Козыревского, и началось… По сравнению с этим алчным зверем все предыдущие злодеи-начальники казались почти ангелами. Сколько при нем погибло ительменов, никто, конечно, не считал. Для служилых же порки и пытки стали повседневностью. Карьера Петриловского закончилась убийством Ивана Малахова…

Петриловский продержался у власти всего год, но успел крепко схватиться с Козыревским. Люди полагали, что в этой борьбе Петриловский использовал кое-что из былых грехов Козыревского, кое-что из того, что следствие по убийствам 11-го года не сочло нужным заметить. Опять же у казаков нет власти смещать начальство. Такое деяние вполне могли посчитать бунтом, тем более что в событиях опять был замешан этот Козыревский. В общем, Иван Петрович решил уйти от суда мирского – упросил архимандрита Мартиниана постричь его в монахи и стал иноком Игнатием.